А гусляр тем временем продолжал повествовать о таинственной деве, хозяйке призрачного дома в свейнских горах.
Постоит, помолчит, и уйдет опять,И на годы замкнется дверь…Мне случилось однажды ее увидать,Вот и жизнь не мила теперь.
Ведь, вдохнув единожды звёздный светИз ее голубых очей,Я отравлен навек, и покоя нетВ череде бессонных ночей.
Я скитаюсь кругами по Кругу Земель,Разбирая свой путь с трудом…О эльфийская дева, о Вайниэль!Как войти мне в твой призрачный дом?
Сам Юрай сейчас тоже размышлял о женщине, хотя и о другой. О той загадочной и непостижимой, что нежданно ворвалась в его жизнь и накрепко воцарилась там. О своей самодержице и государыне, но вместе с тем — о своей целительнице и, что уже не лезло ни в какие ворота, своей любовнице: о ее владетельном высочестве Тациане Энграмской.
До сих пор, с самого начала путешествия Юрай старательно гнал от себя все мысли и воспоминания о той последней вильдорской ночи. Тут думай, не думай, а ничего не придумаешь. Ну да, разумеется, его безумно влекло к Тациане, и от ночи с ней бывший деревенский алхимик не отказался бы, даже имея такую возможность. А уж отказать самой Великой Княгине не посмел бы тем более. С другой стороны, подобные приключения чаще всего заканчиваются на плахе, под топором палача. Воистину прав был поэт, сказавший некогда: «Минуй нас, боги, пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь!»
Тем более не смел Юрай забыть и ту истину, что открылась ему в шестом шаккаре познания, в ослепительно-белом сиянии таинственного цветка — и в столь же белом одеянии княгини. Тогда, в наивысший миг колдовского соития с Энцилией и Зборовским, Юрай отчетливо увидел то, чего на следующий день так и не сумел утаить от князя: последней ступенью долгого пути, ведущего к исчерпывающему воплощению и утверждению в Круге Земель и во всей вселенной шестой стихии, станет именно магический акт, которому в низком плане будет сопутствовать телесное соединение его, Юрая, и причем именно с Тацианой. Но, во-первых, до этого еще дожить надо, и не просто дожить, а разобраться с шестым металлом и шестой планетой, и если по поводу первой задачи у него еще и были какие-то мысли, то как подступиться ко второй, оставалось полнейшей загадкой. Во-вторых же, для этого грядущего волшебства было совершенно не обязательно думать о княгине каждый день и вожделеть ее каждую ночь! А Юрай в последнее время, после своего «пробуждения» у Всесвята, занимался по преимуществу именно этим.
Те же проблемы, судя по всему, были и у скальда, как раз подходившего к завершению своей баллады.
Ни вино, ни красотки, ни смертный бойНе спасут от этой тоски —Хоть молчи, как рыба, хоть волком вой,Хоть вампиром точи клыки.
Не найти покоя — уж видно, такойМне богами прочерчен путь.Так что пей, бродяга, играй и пой!Но однажды когда-нибудь,
Обойдя все страны и берега,Размотав серебро души —Я вернусь в Фанхольм, я уйду в снегаВ направлении свейнских вершин.
Бородатый гном заметёт мой след,И — на счастье или на беду —На порог того дома, которого нет,Я в свой смертный час упаду.
Именно в этот миг, с окончанием песни, до размякшего волшебника дошла, достучалась наконец та фраза, та строка баллады, на которую ему следовало бы обратить внимание сразу же, едва услышав: «О эльфийская дева!» И, пока певец раскланивался под одобрительные выкрики посетителей и под хвалебный стук кружками по столам, Юрай наклонился к Зборовскому:
— Влад, мне обязательно надо переговорить с этим бардом. И чем быстрее, тем лучше. Ты сможешь пригласить его к нам за стол так, что он не откажется?
— Обижаешь, начальник! — усмехнулся барон и без спешки, но решительно поднялся из-за стола.
* * *
Владисвет барон Зборовский был дворянином во всех отношениях достойным, и слова у него не расходились с делом. За то время, пока Юрай прогулялся до отхожего места и обратно, светловолосый песнопевец уже успел прочно обосноваться за столом энграмских путешественников. Прямо перед ним на столе угнездилась большая кружка с пенистым светлым пивом, а по соседству с ней — немалых размеров блюдо со щедро наваленной на него всякой всячиной: краем глаза Юрай смог разглядеть куски курицы, и ломти кабаньего мяса, и мяса телячьего, и еще какого-то, совершенно незнакомого ни на вид, ни на запах. Неужто медвежатина? И все это было обильно засыпано жареным луком и лапшой. Сами-то они с бароном особенно не шиковали, питались сытно, но скромно. А тут… От эдаких разносолов отказаться было действительно невозможно.
Оказалось, впрочем, что Владисвет завлек гусляра к ним за стол не только обильным угощением.
— Так вы говорите, ваш-милсть, что едете прям от Алатырь-города?
— Ну, положим, путь наш пролегает от Энграмского княжества, от самого Вильдора. У его преподобия…
Зборовский слегка привстал, приветствуя подошедшего товарища и как бы представляя его музыканту.
— Да, кстати, достопочтенный Юрай, познакомьтесь: наш певец и повелитель струн, маэстро Пелле!
— Ну вы уж скажете, ваш-милсть! Какой из меня маэстро? Так, простой скальд, гонимый пò миру изменчивым ветром вдохновения! — Пелле лицемерно смутился и поглубже утопил свои губы в пивной пене.
— Ах, полно, маэстро, не прибедняйтесь!
— Готов подтвердить, — подключился к разговору Юрай. — Преклоняюсь перед вашим талантом.
— Так вот, дружище, — продолжил Зборовский, — едем мы из самого Вильдора, светлой столицы Энграмской. И путь держим в Островской скит: у его преподобия, видишь ли, случилось тут неотложное дело к тамошнему настоятелю. Богословское, сам разумеешь. Ну а уж по пути грех было не завернуть в Алатырь-город. Как было не глянуть на ваши диковины, коли случай подвернулся! А ты что же, теперь в столицу податься решил?
— Да и сам я не знаю, куда направляюсь, ваш-милсть, а только вот обрыдло мне в Свейне. В дальние края потянуло, дык. Новые люди, новые песни. — Пелле снова отхлебнул пива из кружки. — Вот и про вас, может, балладу сложу, коли вы мне про свой путь расскажете.
— Ну, мы-то как раз за дешевой популярностью не гонимся, легкой славы не взыскуем, — усмехнулся Зборовский и отхлебнул своего вина.
— Зато вот про эльфийскую деву у вас замечательно получилось, — преувеличенно восхищенно произнес Юрай, одновременно бросая выразительный взгляд на Зборовского.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});